Кадр из фильма Яна Шванкмайера «Урок Фауста»

Преамбула

Карл Маркс, приступая к своей «Немецкой идеологии», говорит: «Люди до сих пор всегда создавали себе ложные представления о себе самих, о том, что они есть или чем они должны быть». Я же, желая представить трагическую историю философствований Бориса Тиглевского, скорее сказал бы, что люди, стремящиеся познать истину, являются ниспровергателями устоев мироздания. Ведь пытаясь вырваться из плена самообмана, тщась взглянуть на общество как бы со стороны, они одновременно вычеркивают себя из социального контекста (в котором сами же продолжают жить), где определенное конкретное проявление самообмана, или социальная мифология, цементирует общую почву для общественного согласия, создает систему координат, в рамках которой мыслит большинство.

Подозреваю, что имя главного героя моего повествования неизвестно широкому кругу читателей. Борис Тиглевский родился в провинциальном городе и, будучи всецело поглощен философскими изысканиями, не имел ни времени, ни желания, ни достаточно здоровой подлости для приобретения славы или успеха. Не оставил он и неотшлифованных записей для друзей. Борису всегда хотелось раскрыть саму суть вещей, но простая и всем понятная формула так и осталась неотшлифованной. А незаконченной неидеальной философией он не хотел плодить несовершенство, которое в словесном выражении оборачивается обманом. Как говаривал Экклезиаст: «Нет лучше для плоти, чем молчание; кто умножает многословие, умножает ложь». Ему вторил Тютчев: «Мысль изреченная есть ложь».

Между тем, я считаю, что фигура Бориса знаменательна и замечательна для истории человеческой мысли. Таково мое независимое личное мнение, плод независимых продолжительных и усердных размышлений. Собственно, что здесь может служить непредвзятым объективным критерием? Ведь все философские системы равно недоказуемы. Но они как бы несут печать своего творца и выражают в той или иной степени общее мирочувствование эпохи. Так вот, мне кажется, что никто не выразил столь адекватно неосознанного потока наших мыслей и не собрал их столь грамотно, связно и ясно в целостную систему, — которая, впрочем, столь сложна и изыскана, что никто ее так до конца и не понял, — как Борис Тиглевский. Относительно же влияния на современников выскажу следующее. Книги, вопреки модному нынче мнению М. Булгакова, разумеется, очень даже горят, что легко доказуемо опытным путем. И в прошлом подобные эксперименты проводились многократно во все просвещенном мире. Да, именно просвещенном. Ведь чтобы сжигать книги, их нужно прежде написать. Однако же, «ничто не становится достоянием пустоты, ни слово, ни даже мысль». Все как бы фиксируется в более тонких слоях, затем как бы проявляясь. Или просто одинаковые мысли появляются одновременно в разных головах. Поистине мудрые мысли затем совершенно неожиданно проецируются в умы различных людей. Кому-то предстоит высказать эти идеи, кому-то воплотить. Борис же их, что называется, предвосхитил. Или, возможно, генерировал. А для меня лично он их лучше всего выразил.

Coagulatio 1

Я шел по улице. Заниматься в библиотеке не мог. Устал. А валять дурака тоже не желал. Совесть не позволяла. Можно выпить кофе или полистать книги в магазине. Прежде пересечь улицу. Привычен ее пыльный воздух и движение. Вот навстречу идет старый знакомый. Нужно говорить на философские темы. В советских и постсоветских университетах это привычное дело. Экзамены устные — все блистают эрудицией, остроумием, тостами, мнениями и «пощечинами общественному вкусу». Потом легко отвыкнуть говорить, сидя в архивах и общаясь только с детьми. Чтобы не онеметь, важно научиться пить. Это мимолетное.

А потом. Вот мой знакомый, Олег. С ним рядом человек значительно старше, без возраста, но с седой бородой и мягкими глазами. «Это Эгрегор», — с презрением представил его Олег. «Почти бомж, наверное, — подумал я. — Хотя все мы бомжи в этом мире». «Твоя проблема и преимущество в том, что ты не в ладу с самим собой»,- ответил «Эгрегор». «Почему собственно Эгрегор? — подумал я. — Это что же «космополит» на новый лад, вроде как Еуригений Филалет, космополит, хотя этот экземпляр больше космоксенос». А ощущение, что считывают мысли. Нет, не считывают, просто так много общаешься, что говоришь, даже когда молчишь. «А что значит почти бомж?» — Спросил знакомый Олега. «А вы ищите учеников, как Франциск Ассизский?» — обронил я. Ведь, черт возьми, если я разговариваю, то это еще не значит, что мне нужен собеседник. А может, нужен? В конце концов, я учусь. А учиться — значит воспринимать. Пока я не скажу, как Апполоний Тианский, что время учения закончилось, пора мне других поучать. А раз так, послушаю, что мне говорят. Так я стал учеником Бориса, хотя он об этом и не догадывался. Чему я научился? Смотреть на все как в первый раз, не апеллируя к опыту. Я понял, что заталкивание всего в рамки старого конспекта, заученного в юности для сдачи экзамена — изощренная извращенная форма интеллектуальной лени.

Coagulatio 2

Я купил велосипед и пытался на нем двигаться сквозь август. Лучше сразу на раскаленную сковородку.

— О, да, сковородка, — это ведь перевод слова «тигель», — сказал Борис.

— По-русски как-то понятней. Так даже лучше. К чему тут иностранные слова?

— Я космополит. Поэтому мне все равно. Но непонятное слово — повод для размышления о его значении. Понятные слова привычны и потому мы часто не задумываемся об их реальном содержании. Это ведет к лености мышления и неаккуратности в употреблении слов и, что важнее, к искажению горних смыслов.

— Но нельзя общаться при помощи непонятных слов!

— Да, лучшее — это естественный язык.

— В смысле первоначальный язык?

— В смысле данный Богом. Тот, на котором заговорит ребенок, если его не портить образованием.

Тогда он процитировал что-то, в момент моего отчуждения от собственно разговора:

Мычать как коровы
И горя не знать,
Чтоб сбросить оковы,
КаИна печать.

Так правильно? Так лучше?

— Лучшее — враг хорошего, как говорят французы, — проснулся я от неожиданного вопроса. Сам я был далеко, во внеземном пространстве.

— Францию мне посетить не довелось, но вот что тебе скажу. Знаешь, Земля круглая и вертится. Следует сообразовывать свои движения с движениями нашей планеты. Это означает жизнь в согласии и гармонии с космосом, с нашей Вселенной. Кроме того, правильно двигаясь, мы экономим массу сил и энергии. А, экономя наши силы, мы вырабатываем меньше энергии и как бы живем согласно со старинной философской максимой, незаметно.

— Это как? Как это возможно на практике?

— Для неопытных в вопросах философии поясню. Бывает, что на земле есть небольшой явно видный выступ. Мы поднимаемся по нему наверх. Но подъем оказывается легко преодолимым. А дело то все вот в чем. Земля сама повернута так, что хотя относительно поверхности мы видим уступ, обозреваемая нами территория есть спуск. Это истинно и наоборот. Мы едем вниз с уступа, а на самом деле мы движемся вверх, потому что так повернута Земля. Некоторые, правда, могут возразить, у вращающейся в пространстве круглой Земли не может быть явно выраженного верха и низа. Заявление такое бездуховно и как бы вступает в противоречие с сакральными бинерами: верхнее — нижнее, правое — левое. Поэтому следует выбрать более духовную концепцию как более возвышенную и близкую к Богу, который и есть воплощенная истина.

— А вы сами-то в Бога верите? Вера для марксиста мертва.

— Почему же мертва? Живее всех живых!

— Так вы не материалист?

— Нет, я диалектический материалист.

— А в чем разница?

— Диалектика — это наука о ведении спора, об умении вести беседу. Диалектический материализм — это материализм на словах. А на деле абсолютная духовность. Поясню. Не может человек сразу возвыситься до отрицания своей греховной материальной сущности. Поэтому следует возвышаться через любовь. Вначале это может быть любовь к водке и селедке, например. То есть к вещам чисто материальным. Но приличная еда в нашей стране, в СССР полностью изъята из широкого употребления. Изъята марксистами. Диалектическими материалистами, замечу я вам. Когда же любовь нереализуема физиологически, то она как бы воспаряет к более высоким сферам, перенаправляется на более возвышенный объект. Так следом за непреодолимым влечением к вещественным водке и селедке вы устремляете свой взор к идее водки и селедки. А после уже неразделенная любовь воспаряет к Богу, как единственному источнику, создателю и дарителю водки и селедки. Так любовь к грубому и низменному сублимируется, можно условно и неточно сказать, возвышается и возвышает, возносит человека на абсолютные вершины сознания.

Coagulatio 3

Не знаю, как он это все совмещал в голове. Видимо — никак. Это такой способ мышления: все впитывать и жить словами. Философия неделанья, «непротивления». «Когда начинаешь жить делами, не остается времени думать», — как-то возвестил Борис во имя всех попираемых тунеядцев планеты Земля, когда его уволили с должности подсобного рабочего за кражу спирта. Спирт все воровали, но виноватым был «склифасовский». А Борис был принципиальным человеком: ничего не отрицал, так как был абсолютно убежден в своей правоте. Он настаивал, что ничего не крал, а лишь изымал имущество, причитающееся ему по праву. При этом говаривал: «В СССР все народное, нет у нас частной собственности, а я, Борис, разве не являюсь типичным представителем советского народа?»

Да, гражданская позиция была. А как же? Советский народ ведь рос на идеалах революционной борьбы. В такой ситуации можно стать или потенциальным диссидентом или подлецом. А можно и обывателем, плотно закупорившим уши и закрывшим глаза на замок, оставив их предварительно в сберкассе. Ведь человек когда думает, его мысли не могут абсолютно совпадать с каким-то напечатанным где-то бредом, который никто никогда не смог осилить. Вот этот текст признается каноническим. У вас остается две опции, плюс еще одна проблемная. Можно высказать свое мнение по какому-нибудь поводу. А можно и признать, что все написанное в непрочитанной вами книги истинно. Теоретически можно еще и не задаваться политическими вопросами. Хотя формально ими должно задаваться. Это правильно. Так поступал великий Ленин. Конечно, это не чисто советская идея — идеализация бунта. Что-то в этом есть от вечного в человеческой природе. Но странно, когда поколения людей воспитываются на прославлении неподчинения, непослушания. И это не только у коммунистов так. Даже не знаю, как поступают протестанты, объясняющие детям, какими идеальными личностями были основатели их веры. Ведь идеальные люди Папу не слушались! Ужас.

И Борис не остался в стороне от борьбы за лучшее будущее. Когда Горбачев ввел сухой закон, Тиглевский увидел опасность всему социалистическому строю. Он написал Михаилу Сергеевичу письмо. Философ настаивал, что люди, перестав пить, начнут думать, а мышлению присуще подрывать устои общественных институций. Так он как бы признавал свою асоциальную роль в обществе. «И всегда был прав», — можно процитировать Хармса.

— Вы думаете, Горбачев снизойдет до вашего письма?

— Нет.

— Тогда зачем же писать. А здесь как у Короленко в «Необходимости». Неважно, как будут развиваться события. Я не волен менять историю. Важна моя роль в этих событиях, как я лично внутренне проживу их. Хотя леса, мне, конечно, жалко. Я ведь истратил листок, сделанный из дерева. Можно было найти для него более достойное применение. Завернуть селедку, например.

— Вы-то хоть верите в прогресс?

— Мне это не нужно. Я ведь не молод. Куда мне уже прогрессировать? Я верю, что можно не быть подлецом.

— Что это значит?

— Быть в согласии с собой.

— А вы полагаете, нацисты не были в согласии с собой, или работники НКВД?

— Думаю, что нет. Но может быть и да. Мне трудно копаться в чужих душах. Я бы не смог быть на их месте. И очень этому рад.

Coagulatio 4

— Нельзя войти в один поток дважды, — заметил как-то Борис, услышав о закрытии ряда пляжей в связи с загрязнениями.

— А вам-то какое дело? Политика, экология, в сущности, любая общественная деятельность — их цель ведь улучшение материальной жизни. А вы все толкуете об этих дисциплинах, но жизнь ваша не улучшается.

— Можно говорить и о более абстрактных вещах. Какая разница? Слова остаются словами. А кроме слов ничего и нет. Мы и думаем словами, и планируем словами, и страдаем словами, и действуем словами. Нам не пройти сквозь эту пелену, сквозь одеяния Изиды. А слова лучше всего описывают зримые, осязаемые вещи.

Вполне осязаемо пахло пылью. Во истину. А еще? Зачем этот мир помимо книг? Если не фиксировать и не описывать, то и замечать не удается. Просто двигаться сквозь объекты — это жить как змея, не чувствуя вкуса пищи, набивая брюхо чем ни попадя. Так я подумал, но заговорил о другом.

— Когда только говоришь и читаешь, хочется просто сидеть, просто дышать, пить кофе, потом дремать. А после сна, поесть, прогуляться и снова заснуть. И бегать по траве «в этот ясный, светлый сентябрьский послеполуденный час, когда все вблизи цвело густыми красками, а дали были чуть дымчатыми, нежными, как сон, сине-фиалковыми». Когда все — «приятное странствование и праздное созерцание».

— Нельзя делать постоянно одно. Нельзя довольствоваться одним и тем же. Хотя есть «правильный» тип людей. Они живут целостно, они подобны монолиту. Даже не знаю, как у них это получается.

Когда мы расстались, я пошел закоулками домой, разглядывая детали зданий с той самой точки, на которой смыкаются созерцание и праздная деградация. Реальность ускользала. Хотя нет. Эта фраза ничего не значит. Что такое реальность? Это привычный порядок вещей. Меня он утомил и я ускользал от него. Но ускользнуть было некуда, потому что нового порядка я не придумал. А если бы и придумал, то и от нового порядка было бы впору улепетывать. А без установленного порядка вещей мы — ничто. Чего хотели добиться рейнские мистики, изгоняя из души все вещественное? Что остается если изгнать все вещественное? Боюсь, что ничего. И это позорное самоотрицание. Я идентично моему восприятию вещей. А если воспринимать нечего, то я — пустое место. Сенсорный голод, как говорят психологи. Если наши органы чувств ничего не ощущают, то мы быстро сходим с ума и умираем. Но идентично ли изгнание чувственных вещей из души и утрата способности ощущать вещественное? ЧИТАТЬ ДАЛЬШЕ

НА ГЛАВНУЮ БЛОГА ПЕРЕМЕН>>